Евгений Евтушенко: «Отец предсказал мою судьбу!»

Пообщаться с классиком советской поэзии мне довелось десять лет назад. В конце декабря 2008 года Евгений Евтушенко побывал в Запорожье. Год назад, 1 апреля, поэт ушел из жизни в одной из клиник США. Сегодня, 18 июля, в день его рождения, (в 2018 году ему исполнилось бы 86 лет), опубликую здесь нашу беседу.

В 2008 году в Запорожье, впервые после премьеры в декабре 1946 года, спустя ровно 42 года, в присутствии автора «Бабьего Яра» Евгения Евтушенко была исполнена 13-я симфония Шостаковича. Ни разу за все эти годы известная симфония не исполнялась в Украине в том составе, для которого она была написана – симфонический оркестр, оперный бас и мужская хоровая капелла.

 Публика в тот вечер слушала на одной сцене Национальную академическую заслуженную капеллу «Думка», оперного баса, солиста Национальной оперы Украины Тараса Штонду и запорожский академический симфонический оркестр под управлением народного артиста Украины Вячеслава Реди! Самое невероятное то, что все звезды сошлись тогда именно в Запорожье, а на репетиции и прогон столь сложного произведения у них было всего два дня! Помню, Евгений Евтушенко после завершения концерта при всем честном народе расцеловал Вячеслава Редю и со сцены признался ему в любви! Поэт очень внимательно слушал произведение из зала, по его мимике было видно, как он снова и снова переживал каждое слово и каждую ноту. Евтушенко тогда написал в книге отзывов Вячеслава Реди: «Запорожскому оркестру №1 – с восторгом! Финал был трепетным!» Во втором отделении Евгений Евтушенко искренне общался с публикой, читая свои старые и новые стихи, несколько из которых посвятил нашему городу и своим друзьям-запорожцам.

В галерее «Artzebs». Фото из газеты «Индустриалка»

На следующий день Евгений Александрович посетил известную галерею запорожского художника Владимира Гулича «Artzebs», где посмотрел не только все выставленные картины, но и те, что находятся в запасниках (сейчас галерея перебралась в виртуальное постранство по адресу artzebs.com.ua). В итоге выбрал для своего музея картину Владимира Гулича «Сирены Курипипи» и работу харьковского художника Василия Антонюка «Борька-1». В Запорожье поэт познакомился и с известной художницей Наталией Коробовой, которая подарила Евгению Александровичу «Автопортрет с яблоком» во время его визита в ее мастерскую. Эти полотна находятся в музее Евгения Евтушенко наравне с шедеврами Марка Шагала и Сальвадора Дали.

Разумеется, я сделала тогда интервью с поэтом — о личной и творческой жизни, о его отношениях с трагически погибшей поэтессой Никой Турбиной, о женщинах и о многом другом…

 «Бабий Яр» был переведен на 72 языка мира в течение недели»

— Евгений Александрович, вы в свое время поддерживали детей-гениев – например, юную поэтессу Нику Турбину*…

— Гении – это слишком высокое слово. Я Нику никогда гениальной не называл. Она была очень одаренной, но, к сожалению, не выдержала испытания славой. Когда услышал ее стихи, посчитал, что нужно помочь показать их миру.

С Никой Турбиной

— Может, не стоило маленькую, с неокрепшей психикой девочку, подвергать такому испытанию?

— Но меня же это не испортило! Я тоже писал стихи с детства, просто меня стали печатать в более старшем возрасте. Я – профессиональный поэт с 15 лет. Считаю, что Нику и ее талант некорректно эксплуатировали ее родители. Видимо, было в ней что-то нестойкое, так суждено было случиться. Я напечатал ее первую книгу, потом взял с собой в Италию, где она встречалась с детьми, читала им свои стихи. Пока я с ней ездил на встречи, ее бабушка по вечерам ходила в казино… Потом родители Ники начали на меня обижаться – им не нравилось, что я перестал продвигать ее творчество в мире, оплачивать издание ее книг. Но сколько же можно было помогать и помогать!? Она была очень способной девочкой, мне очень жаль, что ее судьба так трагически сложилась.

— Евгений Александрович, вы свою маму сделали действующим лицом своей поэтической биографии. Все ваши поклонники знали киоск на одном из московских вокзалов, где она продавала газеты. Она гордилась вами? Никогда не делала замечаний?

— Мама не была специалистом по стихам. А вот папа писал стихи. И хотя мама с папой были разведены, он всегда со мной общался и следил за моим творчеством. Папа был очень талантливым и, кстати, предсказал мою судьбу! У него были такие строки: «…когда же стянется сизый дым со строк моих к берегам, ты, наверное, пойдешь, мой старший сын, по моим неостывшим следам. И я знаю, что там, на склоне реки, где ты будешь поить коня, по походке твоей, по движенью руки узнают и вспомнят меня». Спустя годы я шел по Байкалу – а я прошел восемь очень трудных сибирских рек. Мы причалили к какому-то берегу и увидели кафе-«стекляшку», из которого были слышны звуки музыки. По совпадению там пели известную песню на мои стихи «Не спеши». Кухня была уже закрыта, и меня делегировали на переговоры с работниками буфета. Я подошел к буфетчице и, общаясь с ней, потер у виска. А это вообще папин жест! И вдруг буфетчица спрашивает – твоего папу Сашей зовут, а маму Зиной? А ты не Женя? Оказалось, что это была повариха Груня, которая с папой и мамой работала в геологических партиях! К слову, моя манера чтения стихов тоже от папы.

— Вам приписывают много стихов и эпиграмм, к которым вы не имеете отношения? Вот я слышала, что эпиграмму Евгению Долматовскому: «Ты Евгений, я — Евгений, ты не гений, я не гений, ты г…но, и я г…но. Я недавно, ты давно» — написали вы…

— Нет, это не мое! Вы правы, приписывали мне многое. Поэтам было трудно со мной. На мою долю выпало столько славы, которую, если объективно, поэты гораздо лучше меня никогда не получали. Наверное, просто так совпало в моей жизни – «Бабий Яр» был переведен на 72 языка мира в течение недели, я был в 96 странах! Подобного не было ни у кого из моих коллег. А я единственный из поэтов, кто выступал в американском «Мэдиссон Сквер Гарден» перед 15 000 зрителями.

«Многие вещи я писал, с трудом втискиваясь в поэтическую форму»

— Вам везло на людей в жизни. Когда я прочитала ваше стихотворение «Свинцовый гонорар», подумала о том, что если бы там не было посвящений Владу Листьеву, Артему Боровику, Дмитрию Холодову и другим погибшим журналистам, то его могли бы читать о себе и украинские. Как оно родилось?

— Во-первых, я знал всех тех, кому посвятил его. Во-вторых, оно было заказное. Так совпало — и ничего в этом стыдного нет. Мне позвонили из университета Миссури – там возник в свое время первый факультет журналистики в США. Им исполнялось 100 лет, и они заказали мне стихотворение. Там был огромный съезд, на который пришли выпускники разных лет и студенты – тысяч пятнадцать. Но я жил уже этим стихотворением давно, просто никак не мог найти форму. Я хотел написать о нелегком труде журналистов. Причем, я до этого уже посвящал отдельно стихи и Диме Холодову, и Владу Листьеву. Мой «Свинцовый гонорар» — это посвящение тяжелому и опасному труду журналистов. Вообще, очень многие вещи я писал, с трудом втискиваясь в поэтическую форму. Иногда не все получалось, но в целом я преодолевал это. Ведь это тяжелый материал – чтобы получилась зарифмованная газетная статья!

Фото АР

— Слышала, что вы были очень недовольны статьей в одной киевской газете о Солженицыне…

— Да, в той статье Александра Исаевича обвинили в сотрудничестве с КГБ. Понимаете, Солженицын сделал за свою творческую жизнь столько, сколько не сделали вместе все мы – писатели и поэты. Он из своих книг поставил настоящую баррикаду перед потенциальным возвращением сталинизма в Россию. Да, у него есть наивные вещи, даже глупые. Он сам писал, что его действительно вызывали в КГБ и предлагали быть стукачом, даже кличку ему дали. Он понимал, что, отказываясь от этого, его стукачи-уголовники просто уничтожат. Если бы Солженицын писал доносы – поверьте мне, КГБ, которое хотело его скомпрометировать, давно раскопало бы эту историю. Но нет никаких подтверждающих документов! И то, что написали в этой газете – чудовищно!

«В моей жизни были этапы, которые для меня гораздо важнее, чем получение премий»

— Сложно научить писать стихи?

— Читать стихи я учу, а вот научить писать трудно. Я провел более ста лекций о поэзии, получил за них Государственную премию, номинировался на Нобелевскую, но для меня это не столь важно. В моей жизни были этапы, которые для меня гораздо важнее, чем получение всех этих премий. Когда Синявский и Даниэль пришли из лагерей, они мне рассказывали, что все туалеты там были расписаны цитатами из моего «Казанского университета». Эта поэма актуальна и сегодня: «Но власть в руках у лицемера бациллами начинена, как ненасытная холера — гораздо хуже, чем чума».

— В Запорожье вы написали два стихотворения – одно посвятили директору нашего музучилища, а второе – продавцам на рынке. Вообще вы часто пишете такие «путевые» стихи?

— Да, частенько. Однажды летел в Лондон и в самолете начал писать стих на английском языке. От аэропорта до колледжа, куда я ехал, у меня оставался час, так я вовлек в процесс таксиста – он мне помог.

— У вас есть стихотворение, которое посвящено вашей первой женщине. Расскажите о ней…

— Впервые я познал женщину в 15 лет. Тогда меня исключили из школы, обвинив в поджоге классных журналов. Заставили признать вину. Я отказался и получил «волчий билет» — характеристику, с которой никуда нельзя было устроиться. Помог отец: дал рекомендацию друзьям-геологам, и я уехал на Алтай с экспедицией. Осели мы в деревне, где после второй мировой войны остались лишь вдовы, старики и дети. Я уже тогда был высоким, только жутко худым. И одна вдова, истосковавшаяся по мужской ласке, стала моей первой женщиной. Когда она узнала, что мне всего 15 лет, плакала, замаливала грех в церкви. Мне она казалась взрослой женщиной, хотя на самом деле ей было всего 27 лет. Именно ей я и посвятил стихотворение «Первая женщина». Мне очень хотелось впоследствии, чтобы она поняла, что это ей посвящение.

У галереи «Artzebs» после интервью в Запорожье.

Елена Гранишевская

*Биографическая справка: Ника Турбина (17 декабря 1974 — 11 мая 2002 гг.) — родилась в Ялте, с 4-х лет сочиняла стихи, еще не успев освоить грамоту. К ее девятилетию вышла книга «Черновик». Издать книгу Нике помог Евгений Евтушенко. А потом девочка выросла и стала как все. Умиление взрослых сменилось равнодушием. В неполных 16 она вышла замуж за 76-летнего итальянца, с ним уехала в Швейцарию, затем развод, алкоголизм, попытки самоубийства, больница, киносъемки, работа в театре-студии. Последние годы Ника жила в коммуналке без телефона на окраине Москвы. Она пила, много курила, говорила, что пишет стихи, но наизусть ничего не помнила. В ее окружении были лишь две кошки да собака. Прах Ники захоронен на Ваганьковском кладбище в Москве.

Share on FacebookShare on Google+Tweet about this on Twitter