Ирина Скобцева всегда привлекала к себе внимание — и в жизни, и в творчестве. Своей красотой, талантом, женской обворожительностью и обаянием.
Снявшись более чем в восьмидесяти картинах, Ирина Константиновна долго и много работала. На полную катушку, с душой, как когда-то научили в школе-студии МХАТ. К слову, до поступления в театральное училище, Ирина Скобцева закончила искусствоведческий факультет МГУ, что, несомненно, помогало ей в творчестве. Конечно, ей улыбалась Фортуна — первой ролью в кино стала Дездемона в картине Сергея Юткевича “Отелло”. Любая актриса мечтает о Шекспире, а у Ирины Скобцевой роль в шекспировской трагедии стала дебютной. Счастье улыбалось ей и в творчестве, и в личной жизни.
Однажды, в картинной галерее, Сергей Бондарчук увидел юную актрису Ирину Скобцеву и без памяти влюбился в нее. Перед тем, как расписаться, Сергей Бондарчук поставил Скобцевой два условия: не расставаться, но дать ему возможность три дня помолчать. Кстати, Ирина Скобцева к тому времени была замужем за студентом МГУ, красавцем Алексеем Аджубеем. Тем самым, который впоследствии стал зятем Никиты Хрущева. Их браку препятствовали даже в ЦК КПСС, вызывая на беседы то жениха, то невесту. Но ничто не могло повлиять на решение Бондарчука связать свою судьбу с Ириной Скобцевой. Они прожили долгую и счастливую жизнь, работая и создавая фильмы, которые вошли в перечень мировых киношедевров. Правда, после развала СССР развалился и советский кинематограф. Бондарчук уехал снимать в Европу, но это не принесло ему того счастья, которое он испытывал всю свою творческую жизнь. Последний фильм Сергея Бондарчука «Тихий Дон», снятый на деньги итальянцев, в России так и не увидели. Продюсер обманул режиссера, уехал в Англию, а копию куда-то спрятал. Неудачи тех лет сломили Бондарчука, и 20 октября 1994 года, на 75 году жизни, великий режиссер умер. Ирина Константиновна с тех пор жила памятью о своем гениальном муже, работой, любовью близких и многочисленных зрителей.
Это интервью я делала с великой Ириной Скобцевой на «Кинотавре», в 2002-м. Она сразу согласилась поговорить и была в беседе очень искренней…
— Ирина Константиновна, как вы пережили кризис, случившийся после перестройки в кинематографе?
— Ведь я не одна его переживала. Он коснулся всех кинематографистов СНГ — и моего поколения, и более молодых. Поменялся имидж нашего кино, изменились содержание, ориентация. Если раньше мы говорили о положительном герое, который представлял символ эпохи, о духовных ценностях, то сейчас наше кино смотрит на Запад, еще и пытается его “перещеголять”. У них ведь тоже есть жанровое деление фильмов — вестерны, комедии, мелодрамы. Я имею в виду широкий экран. А у нас уж если за что берутся, так с полной отдачей. Советское кино занимало определенную нишу в мировом кинематографе, мы всегда несли духовность, романтизм, в наших фильмам герои предавались сомнениям, присущим человеку. Именно этим мы были сильны, начиная с Довженко. Ведь ни в одной военной картине не лилась рекой кровь, зато как наши режиссеры и актеры демонстрировали силу патриотизма и силу духа.
— По большому счету, кино снимается молодыми режиссерами. Значит, то, что они делают — это их видение современной жизни или их восприятие прошлого…
— Знаете, как-то я посмотрела экранизацию чеховского рассказа, снятую пожилым режиссером, моим давним знакомым. Так он заставил актрису купаться обнаженной в ванной, хотя этого можно было и не делать. Старейший преподаватель ГИТИСа Кира Парамонова однажды высказала свое наблюдение, что если в сценарии нет женщины, которая пошла на панель, нет убийства или постельной сцены — этот фильм ждет забвение. Разве это нормально?.. На мой взгляд, нет.
— Ирина Константиновна, вы являетесь одной из красивейших актрис мирового кино. Насколько трудно вам было существовать в кинематографе в одном амплуа?
— Очень часто судьба актрисы зависит от журналистов. Ведь, когда на тебе ставят штамп, потом трудно вырваться за его рамки, что очень мешает быть в профессии. У нас всю жизнь было как: один — номенклатурный, другой — отверженный, первый всегда боролся за свое собственное “я”, а отверженному позволялось все. Когда я приехала из Парижа, где получила премию на Каннском фестивале, меня стали воспринимать лишь в одном качестве. Я актриса и понимаю, что существует амплуа, что нельзя перепрыгнуть из одного амплуа в другое, хотя это некоторым удавалось. Но я как раз всю жизнь сопротивлялась этому. Если бы я пошла по дорожке, играя милых, хорошеньких, симпатичных девушек, то мне пришлось бы всю жизнь ждать от мужа ролей других героинь. А я сыграла в “Поединке” по Куприну, где роль была совсем не положительная, играла острохарактерные роли, не брезговала сниматься в эпизодах. Нужно уметь ломать стереотипы, что я и делаю всю жизнь.
— Существовала ли конкуренция между вами и Аллой Ларионовой, о которой в свое время часто шептались в кулуарах?
— Этого не было никогда, поскольку мы всю жизнь дружили семьями. Да и по типажу мы абсолютно разные. Когда еще студенткой посмотрела “Анну на шее”, где Алла сыграла главную роль, я долго находилась в восхищении. Думаю, то, что делала Алла, не могла сделать я, и наоборот. Мы даже породнились — она крестила мою дочь, а я ее, до самых последних дней мы были в самых добрых отношениях.
— Говорят, в постсоветское время киевские власти не дали запечатлеть имя Сергея Бондарчука в Украине…
— Да, это так. Мне этого никак не понять, горечь берет — великого художника, родившегося на украинской земле, сыгравшего Тараса Шевченко, не хотели помнить на родине. Однажды мы с картиной “Война и мир” были в Канаде, куда приехала многочисленная украинская диаспора только ради встречи с Бондарчуком. Для них Тарас Шевченко ассоциировался с Сергеем Федоровичем, они воспринимали его, как великого Кобзаря. Они целовали ему руки, называли рідним батьком. Представьте, когда я обратилась к тогдашнему мэру Киева с просьбой запечатлеть имя Бондарчука в городе, мне прислали отписку, что подобный вопрос можно решить по истечение 10 лет. Но ведь из каждого правила существуют исключения! Сергей Федорович в искусстве так много сделал для Украины, так высоко нес украинскую национальную идею, что подобное отношение к нему киевских чиновников повергло меня и все наше кинематографическое начальство в шок.
— Кого Сергей Бондарчук считал своими учениками?
— Мы выпустили пять мастерских, и хотя они считались актерскими, волей-неволей там присутствовала и режиссура. Одни лидировали в актерстве, другие в режиссуре. Например, Володя Басов снимал, а звездами экрана стали Оленька Кабо, Наташа Андрейченко. Самая первая мастерская набиралась в Таджикистане, поэтому многие наши ученики сейчас там. Но не все работают в профессии, потому что очень тяжелая жизнь. Ребятам сложнее, чем девочкам, поскольку нужно еще и семьи содержать.
— Как вы с Сергеем Федоровичем отреагировали на выбор профессии вашими детьми? Ведь и дочь Алена, и сын Федор пошли по стопам родителей…
— Мы были очень против этого, но отговаривать не стали. Дочь наша первые три тура во МХАТовское училище сдавала под чужой фамилией, наверное, чтобы самой для себя определить, чего она стоит. А Федя… Понимаете, шлейф родителей им очень мешал. Помню, в 94-м году мы все встретились на “Кинотавре”, и Федя привез свои клиповые работы. Один старый актер начал ему советовать, дескать, снимал бы лучше нормальное кино. Но уже в то время Федя имел свое лицо в своем жанре, он пошел туда, где ему было интересно, он стал родоначальником клипмейкерства. Но постоянные сравнения с папой ему очень мешали.
— Между отцом и сыном никогда не возникало творческих споров?
— Знаете, когда Федя только начинал, нас вообще в Москве не было, потому что муж снимал за границей. Федя карабкался сам. Мы встретились с ним, когда он уже создал свои первые работы, привлекшие внимание зрителей и прессы. Помню, Федор говорил, что если бы отцу в свое время дали такую технику, на которой работает он, Сергей Федорович делал бы совершенные шедевры. Бондарчуку старшему очень нравились работы сына, он иногда просил, чтобы Федя позволил ему что-нибудь снять. Кстати, мы были у Феллини, как раз, когда Федя снимал рекламные ролики — это очень сложное концентрированное искусство.
— Ирина Константиновна, вам когда-нибудь предлагали с Сергеем Федоровичем переехать жить на Запад?
— После выхода фильма “Ватерлоо” продюсер этого фильма предлагал Сергею Федоровичу контракт на 10 лет. Уже был готов новый потрясающий сценарий “Гибель Константинополя”, но у нас никогда не было желания эмигрировать. Никогда… При том, что у нас была жестокая финансовая система и часто не давали денег столько, сколько было необходимо, но на “Войну и мир” дали. Когда мне говорят, что этот фильм дорогой, я с этим соглашаюсь. Потому что столько людей вложили в него свою душу!
Мы приходили в музей и просили дать на несколько часов уникальную табакерку того времени с бриллиантами. И нам давали! У нас была раритетная шаль того периода из Эрмитажа, на которую Богу молились, но для съемок дали. Бондарчук сумел вместо четырех серий снять пять. Тогда нельзя было работать по совместительству, а он играл и режиссировал. При этом работая вдвойне, получал вдвое меньше. Шесть лет над картиной трудились изо дня в день, в жару и холод он был за камерой и перед камерой. Не выдерживал, у него была клиническая смерть, но фильм он сделал. Помню, после окончания съемок, мы хотели купить небольшой домик за городом, но не купили, потому что не было денег. Вот вам и дорогой фильм.
— Вы когда-нибудь пробовали себя на театральной сцене?
— Никогда. Жизнь доказала, что мне это не нужно: я снялась в кино — и некоторое время свободна. На мне ведь была семья, я часто помогала Сергею Федоровичу. Делать такую работу, как он, без тыла невозможно. Поэтому театр для меня остался только зрелищем.
Елена Гранишевская
